В унисон - Михевич Тэсс "Finnis_Lannis" (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
Тамака склонилась над Хидео, заглянула ему в глаза, проверяя его искренность.
– Ты же знаешь, что для того, чтобы туда попасть, тебе нужно умереть? – спросила она внушительным голосом.
– Я готов, – не колеблясь, ответил он. – Готов пожертвовать ради этого душой.
Ёсико ахнула. Тамака выпрямилась и задумчиво сложила руки на груди.
– Нет, – сказала она, поразмыслив немного. – Соваться туда вам не стоит. Как я слышала, у тебя с хэнкан сильная связь? – Хидео кивнул. – Тогда тебе нужно позвать ее. Я помогу тебе с ритуалом призыва. Давай сюда сломанную чашу.
Она осторожно взяла половинки и стала скреплять их.
– Почему чаша сломалась? – робко подала голос Лили.
Все это время они с Генджи сидели, прижавшись друг к другу и дрожа то ли от холода, то ли от жуткого, захватывающего дух страха.
– Потому, что цель атрибута – сохранить носителю память, пока он будет много раз перезапускать события в петле. Как только петля разрушается, ломается и атрибут.
– И зачем тогда его скреплять? – спросил Генджи.
– Чтобы восстановить связь с хэнкан, – ответила Тамака с плохо скрываемым раздражением. – Чаша не просто атрибут ритуала, но еще и проводник. Хидео, нам понадобиться немного твоей крови.
Хидео вымученно посмотрел на руку, которой не мог пошевелить. Она вспухла и покраснела.
– Я возьму кровь у тебя с виска, – проговорила Тамака, поднося чашу к царапине на лице.
Он поморщился, когда она прикоснулась холодным боком чаши к ране. Набрала она совсем немного, буквально каплю, но этого должно было хватить для того, чтобы связаться с Мичи.
– Ты готов? – спросила Тамака.
Вместо ответа Хидео кивнул и склонился над ее заботливыми пальцами с чашей.
Мичи: петля сомнений
Дикая боль бродила по телу новой хозяйки злополучного тела, в котором Мичи было теперь так тесно, что она едва могла дышать и умещать свою неуемную силу.
Вновь она оказалась здесь, на периферии миров, где провела так много долгих, тяжелых лет в одиночестве и тишине. Здесь нет движения, нет людей, только духи, бесконечная циркуляция духов, которых отправили сюда после смерти. Здесь она поселилась среди тьмы и тихого гула, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Медленно, точно плод, в ней созревала злость и жажда мести, и эти чувства, взяв над Мичи шефство, возглавили и ее тело, подарив ему небывалую, а иногда и чересчур разрушительную мощь.
Тело, ее хрупкое тело, в котором она провела столько лет, буквально лопалось по швам, обнажая все ее чувства и стремления, наизнанку выворачивая сердце, которое, быть может, осталось единственным ценным предметом внутри этой холодной неприветливой туши.
Впервые в Токое Мичи попала после того, как однажды согласилась отдать душу мебу. Ей было отпущено полвека для того, чтобы прийти к гармонии и вернуться домой – начать исправлять возникшие проблемы. Время здесь, в мире духов, течет совсем иначе, и те полвека, которые Мичи провела в одиночестве, совершенно не отразились на человеческом мире. Вернувшись, Мичи пыталась разыскать убийцу – она делала это раз за разом, исход за исходом, каждую неделю, две тысячи шестьсот попыток, в каждой из которых условия никак не могли сложиться в идеальную картину.
Чтобы найти убийцу, выяснила Мичи, нужно попасть в такой цикл, где одновременно сойдутся три фактора: дружба правителя и воина, тесная связь с полукровкой и, самое главное, артефакт полукровки. Вот этот, последний, казался самым трудновыполнимым, так как ни разу не выпал Хидео за все попытки. Мичи доподлинно не знала, по какому принципу выпадают артефакты, но чувствовала, что разгадка кроется в легенде об архетипах, которую Хидео нужно было переосмыслить. Если бы он не знал эту историю с детства, ничего бы не получилось. Если бы он не прочел «Ужасы Розы» внутри цикла, ничего бы не получилось.
Поперхнувшись, Мичи тяжело закашляла, сгустками выплевывая кровь. Спина, на которой Мичи лежала, не чувствовала ничего, кроме продолжительной, тянущей боли, распространяющейся по всей поверхности тела. Не было сил даже на то, чтобы поднять руку и смахнуть слипшиеся от крови волосы на лбу.
Дружба правителя и воина была самым непредсказуемым фактором – при условии, что выпадение атрибута считалось уже совсем невозможным. Лили и Генджи могли работать в паре лишь в пятидесяти процентах случаев, в остальных пятидесяти они так и оставались чужими друг другу людьми. Влиял на это приход Хидео в кафе на вечеринку: если Хидео в кафе, значит, Генджи нужен другой помощник для расследования. Если в кафе Хидео нет, значит, он помогает Генджи. Несмотря на то, что Мичи точно знала, какое событие будет влиять на связь правителя с воином, она не могла с точностью предсказать исход подобной расстановки сил. Часто все портили сторонние факторы, например, в одном из циклов Сабуро опоздал, из-за чего Генджи не смог встретиться с Лили, в другом цикле Лили отказалась приходить из-за ситуации с семьей. Ненадежность выстраиваемых событий всегда выводила Мичи из равновесия – очень часто, после очередного неудачного исхода, она подолгу ревела в комнате, игнорируя обеспокоенные вопросы еще живой сестры. Заканчивая цикл, Мичи неизменно просыпалась в четверг и неизменно повторяла выученный наизусть ритуал подъема, разговора с сестрой, завтрака и отправления в школу, где все почему-то все время вели себя совершенно одинаково.
Природу этой петли она так до конца и не поняла, хотя провела здесь две тысячи шестьсот недель. Складывалось ощущение, как будто петля эволюционирует и становится умнее одновременно с Мичи, учитывает все ее ошибки и промахи, чтобы впоследствии обыграть их по-своему и часто – Мичи во вред. Так, в одном из циклов Мичи не смогла попасть в зал, где Хару училась танцевать. В этом зале поздним вечером был найден труп Хару, а о том, кто это сделал, так ничего и не выяснили. Во время следующего цикла Мичи пришла в зал заранее, но Хару там не оказалось – она погибла неподалеку от школы. Это навело Мичи на мысль, что петля каким-то образом подстраивает события так, чтобы Мичи сделала определенные выводы. Если не получается, значит, нужно искать другой путь. Методом проб и ошибок она выяснила, что лучше всего прибегнуть к помощи полукровки, пусть даже он себя еще не осознает. Здесь было важно рассчитать время таким образом, чтобы Хидео не пришел слишком рано (иначе тоже рискнул бы стать жертвой), но и не слишком поздно (иначе Хару бы спасти не удалось). Мичи с болезненной точностью рассчитала время посекундно так, чтобы Хидео вовремя успел попасть в нужную зону. Когда она пришла к мысли, чтобы попросить у Хидео помощи, цикл перестал менять обстоятельства и место смерти Хару – значит, она нащупала верный путь.
Часто Мичи размышляла, как жизнь протекает вне петли – какая реальность разворачивается за границами того крохотного отрезка времени, отпущенного ей? Сколько же пройдет лет прежде, чем Мичи сможет, наконец, выйти из ловушки, в которую сама же себя и посадила? Она не могла сказать. Вся эта беготня так сильно ее измотала, что она уже не была в состоянии лишний раз шевелиться.
Лучше бы она умерла.
Слишком долго она бегала за неподвластным ей существом, слишком долго пыталась обмануть себя: жизнь в качестве кицунэ – это не второй шанс, подаренный ей Инари, а всего лишь услуга за другую услугу: Мичи отдает душу и исправляет тот беспорядок, который натворили цукай, а взамен получает жизнь и возможность спасти сестру.
Бездушная жизнь – все еще жизнь, просто в несколько иных условиях.
Только теперь, по прошествии почти ста человеческих лет, которые Мичи провела на границе мира духов и мира замкнутого временного отрезка, она поняла, что в сущности, не так важно было прыгать с крыши школы, чтобы умереть. Более того, принимать помощь мебу после этого поступка было еще глупее. Что она получила за все время безудержных поисков? Лишь головную боль и желание покончить со всем на свете.
Когда Мичи увидела убийцу, у нее перемкнуло сознание. Она кинулась на него, дрожа от гнева, что копился в ней все это время, наслаивался как капающий со свечи воск. Она хотела уничтожить это недоразумение, эту гадкую мерзкую тварь прямо здесь и сейчас, и ее силы воли едва хватило на то, чтобы просто заговорить с ним. Она бы разорвала его еще несколько тысяч раз и даже не изменилась бы в лице. Бездушие убило в ней отвращение к телу и его страданиям.
